Slav писал(а):Денис писал(а):Наука и не должна этим заниматься, её поле деятельности-это видимые, эмпирически познаваемые явления, а вот религия должна давать нравственную оценку
Наука уже давно и достаточно однозначно опровергла любую религию. Подчеркнув, что опыт и вера - находятся в разных плоскостях. Могут быть только философские, поэтические союзы у религии и науки. Особенно в космологии и квантовой механике.
Вообще религию надо переводить в область "психической жизни". Там критерии реальности несколько иные, и нельзя точно сказать что правда, а что неправда, за крайними исключениями. Доказать, что воображаемое - нереально априори нельзя, кроме случаев сильно несоответствующих действительности. Оно вполне реально, как факт сознания.
Всё это мимо, наука не решает духовных вопросов, она не знает свободы от греха, она не знает действие Благодати. Наука может рассуждать о нравственности, как психических процессах, как о продукте воспитания, но для христианина это кожура, тварное бытие, которое не спасает, не делает новой тварью. Наука так-же не рассматривает грех, как он действует на всего человека, именно как болезнь души (не путайте с психическими расстройствами, это другое, хотя психические расстройства, могут исходить из духовных проблем в человеке), как потерю чистоты, огрубления и ожесточённость. То есть наука не видит именно духовной природы человека, его сущности, которая познаётся через Благодать, добродетель, или к сожалению через грех, падения. Ф.М. Достоевский показывает в своих произведениях сокровенное в человеке. Вот из биографии (его личным воспоминаниям о себе) игумена Никона (Воробьёва), когда он был молодым парнем, ищущим Истину:
Поступив в реальное училище, он с жаждой ринулся в изучение наук, наивно веря, что там скрывается истина. И слепая вера в науку легко вытеснила столь же слепую у него в то время веру в Бога. Однако скоро Коля увидел, что эмпирические науки проблемами познания истины, вечности, бытия Бога не занимаются; вопрос о смысле жизни человека в них не только не ставится, но он и не вытекает из природы самих этих наук. Увидев это, уже в старших классах он со всем пылом своей натуры занялся изучением истории философии, в которой достиг столь больших познаний, что к нему приходили его же преподаватели для обсуждения различных философских вопросов.
Жажда знания была столь велика, что он часто, оставаясь в прямом смысле слова без куска хлеба, покупал на последние деньги книгу. Читать он мог только ночью. Ночами изучал он историю философии, знакомился с классической литературой, и все с одной целью, с одной мыслью: найти истину, найти смысл жизни.
Чем взрослее он становился, тем обостреннее чувствовал бессмысленность этой жизни, как бы кто ни жил. Для себя жить нет смысла, ибо все равно смерть — удел всех. Жить для других? Но другие — это такие же смертные. Зачем же живет человек, если ничто не спасает ни его, ни кого-либо в мире от смерти?
В двадцать лет он блестяще оканчивает реальное училище, но без радости выходит из него. «Изучение философии, — говорил он в конце жизни, — показало, что каждый философ считал, что он нашел истину. Но сколько их, философов, было? А истина одна. И душа стремилась к другому. Философия — это суррогат; все равно что вместо хлеба давать жевать резину. Питайся этой резиной, но сыт будешь? Понял я, что как наука не дает ничего о Боге, о будущей жизни, так не даст ничего и философия. И совершенно ясен стал вывод, что надо обратиться к религии».
Разуверившись и в науке, и в философии, он поступает в психо-неврологический институт в Петрограде, надеясь там найти ответ на вопрос о сущности человека. Но здесь его постигло разочарование еще большее, нежели в реальном училище. «Я увидел: психология изучает вовсе не человека, а кожу, скорость процессов, апперцепции, память... Такая чепуха, что это тоже оттолкнуло меня».
Окончив первый курс, он вышел из института. Летом 1915 года наступил окончательный духовный кризис. Николай ощущал состояние полной безысходности. у него как молния промелькнула мысль о детских годах веры: а что, если действительно Бог существует? Должен же Он открыться?
И вот неверующий молодой человек от всей глубины своего существа, почти в отчаянии, начал молить: «Господи, если Ты есть, то откройся мне! Я ищу Тебя не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне одно только надо: есть Ты или нет Тебя?» И Господь открылся. «Невозможно передать, — говорил батюшка, — то действие благодати, которое убеждает в существовании Бога с силой и очевидностью, не оставляющей ни малейшего сомнения у человека. Господь открывается так, как, скажем, после мрачной тучи вдруг просияет солнышко: ты уже не сомневаешься, солнце это или фонарь кто-нибудь зажег. Так Господь открылся мне, что я припал к земле со словами: “Господи, слава Тебе, благодарю Тебя! Даруй мне всю жизнь служить Тебе! Пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, даруй мне все пережить, только не отпасть от Тебя, не лишиться Тебя!”
Долго ли продолжалось это состояние, неизвестно. Но когда он встал, то услышал мощные, размеренные, уходящие в бесконечность удары церковного колокола. Сначала он полагал, что звонят в монастыре, который был неподалеку (дело происходило в Вышнем Волочке). Но звон не прекращался, да и время было слишком поздним для благовеста — за полночь.
Так, в какое-то мгновение, совершился радикальный перелом в мировоззрении, произошло, кажется, явное чудо. Однако это чудо было естественным логическим завершением всех исканий молодого человека.